Бумажный зверинец (сборник)  - Кен Лю

Но теперь нужно было возвращаться к звездам.

Мэгги начала подниматься с острова. Море под ней разбивало волны о берег, и каждая волна догоняла предыдущую, подминала ее под себя и выкатывалась на берег чуть-чуть дальше. Частички морской пены всплывали, подхватывались ветром и уносились в неведомый мир.

Мир выглядит как иероглиф кандзи, обозначающий зонтик, но только он нарисован очень плохо из-за моего ужасного почерка – все части несоразмерны.

Мой отец очень стыдился того, как я все еще по-детски рисовал иероглифы. Конечно, сейчас я вряд ли смогу написать многие из них. Мое официальное обучение в школе там, в Японии, закончилось, когда мне было всего восемь.

Однако сейчас сойдет и этот плохо нарисованный иероглиф.

Вот этот купол – солнечный парус. Даже искаженный иероглиф кандзи позволит тебе оценить его огромный размер. В сотни раз тоньше рисовой бумаги, этот вращающийся диск простирается на тысячу километров в космосе словно гигантский воздушный змей, перед которым стоит только одна задача: ловить каждый мимолетный фотон. Он специально загораживает небо.

Под ним качается длинный кабель, выполненный из углеродных нанотрубок, сотню километров длиной, легкий, прочный и гибкий. На конце этого кабеля – главная часть «Подающего надежду», жилого модуля в виде пятисотметрового цилиндра, где в тесноте живет 1021 житель нашего мира.

Свет солнца толкает парус, придавая нам движение по постоянно расширяющейся и ускоряющейся спиральной орбите вдаль от нашей звезды. Ускорение позволяет нам удерживаться на палубах, придает всему вес.

Траектория нашего полета направлена к звезде под названием 61 Девы. Ты ее сейчас не видишь, потому что она скрыта под куполом солнечного паруса. «Подающий надежду» долетит туда примерно через три сотни лет. Если нам всем повезет, мои прапрапра (однажды я подсчитал, сколько всего «пра» должно получиться, но теперь уже не помню) правнуки увидят новый мир.

В жилом модуле нет окон, мы не можем смотреть на проплывающие вокруг звезды. Большинству из нас все равно, так как нам давно наскучило за ними наблюдать. Но мне нравится смотреть через камеры, установленные в нижней части корабля, и любоваться гаснущим красноватым сиянием нашего Солнца, нашего прошлого.

* * *

– Хирото, – папа тряс меня за плечо, пытаясь разбудить. – Собирай вещи. Время пришло.

Мой маленький чемодан был готов. Мне оставалось положить в него личный набор для игры в го. Папа подарил его, когда мне исполнилось пять. Моим любимым временем дня с тех пор стало время игры в го.

Солнце еще не встало, когда мы с мамой и папой вышли на улицу. Все соседи высыпали из своих домов, также упаковав вещи, мы вежливо приветствовали друг друга под летним звездным небом. Как всегда, я посмотрел на Молот. Найти его было уже совсем несложно. На моей памяти астероид был ярчайшим объектом на небе, кроме луны, и с каждым годом он становился все ярче и ярче.

Прямо по середине улицы ехал грузовик с установленным в кузове репродуктором.

– Внимание, жители Куруме! Сохраняя спокойствие, пройдите к автобусной остановке. Там будет достаточно автобусов, чтобы довезти всех до станции, где вы сядете на поезд до Кагосимы. Запрещается пользоваться автомобильным транспортом. Дороги должны остаться свободными для автобусов эвакуации и автомобилей официальных лиц!

Семьи медленно потянулись вниз по тротуарам.

– Госпожа Маеда, – сказал папа нашей соседке, – давайте я понесу ваш багаж?

– Я очень признательна, – ответила пожилая женщина.

Через десять минут ходьбы госпожа Маеда остановилась и прислонилась к фонарю.

– Еще совсем немного, бабушка, – сказал я. Она кивнула, но ее дыхание перехватило настолько, что она не могла говорить. Я пытался подбодрить ее: – Вы ведь увидите в Кагосиме своего внука. Я тоже очень по нему скучаю. Вы сможете сидеть рядом с ним и со всеми нами на космических кораблях. Говорят, что места хватит всем.

Мама посмотрела на меня и одобрительно улыбнулась.

– Как нам повезло, что мы здесь оказались, – сказал папа. Он показал рукой на стройные ряды людей, идущих на автобусную остановку, на серьезных молодых людей в чистых рубашках и туфлях, на женщин в расцвете лет, помогавших своим престарелым родителям, на чистые, пустые улицы, где, несмотря на толпы народа, стояла тишина, никто не повышал голос громче шепота. Казалось, что тесная связь между всеми людьми – семьями, соседями, друзьями, коллегами – ощущалась в самом воздухе. Она была такой же невидимой и прочной, как шелковые нити.

Я видел по телевизору, что происходило в других местах по всему миру: кричащие мародеры бегали по улицам, солдаты и полицейские стреляли в воздух и периодически по толпе, горящие здания, груды мертвых тел, генералы, орущие перед яростными толпами, призывающие к мести за прошлые обиды даже во время конца света.

– Хирото, я хочу, чтобы ты это запомнил, – сказал папа. Он посмотрел вокруг, не в силах сдержать чувств. – Именно перед лицом опасности мы показываем нашу силу как единый народ. Пойми, что нас характеризует не одиночество каждого человека по отдельности, но сплетение взаимоотношений, объединяющее всех. Человек должен стать выше своих корыстных потребностей, чтобы все смогли жить в гармонии. Отдельный человек мал и немощен, но вместе, объединенная в одно целое, японская нация является непобедимой.

* * *

– Мистер Симидзу, – сказал восьмилетний Бобби. – Мне не нравится эта игра.

Школа находилась в самом центре цилиндрического жилого модуля, где защита от радиации была надежнее всего. В центре класса висел большой американский флаг, которому каждое утро все дети давали клятву верности. По бокам от американского флага в два ряда висели флаги поменьше, принадлежавшие другим государствам, чьи выжившие представители находились на борту «Подающего надежду». Слева в конце висит детский рисунок Хиномару, японского флага. Углы белой бумаги свернулись, и некогда ярко-красное восходящее солнце стало блекло-оранжевым солнцем заката. Я нарисовал его в тот день, когда поднялся на борт «Подающего надежду».

Я пододвинул стол к столу, где сидели Бобби и его друг Эрик.

– Почему тебе не нравится эта игра?

Между двумя мальчишками лежала разграфленная доска девятнадцать на девятнадцать клеток. На пересечениях линий были выложены черные и белые камешки.

Каждые две недели у меня был выходной, я не занимался своими обычными обязанностями по отслеживанию состояния солнечного паруса, а приходил сюда, чтобы дать детям какие-нибудь сведения о Японии. Иногда мне казалось это глупым. Чему я мог научить их, если мои смутные воспоминания о Японии ограничиваются лишь детскими годами?